— Теперь порядок?
— Много-много больная.
Малыш Ку повис у него на руках.
— Тогда чуток посидим.
Опустив его обратно на пригорок, Молит присел рядом и положил голову Малыша Ку себе на колени. Фини тревожно залаял — ярдах в сорока от них в зарослях мелькнули огромные кольца змееподобного существа. Молит схватил пистолет и послал в ту сторону очередь из пяти выстрелов. Свитое в кольцо чудовище быстро заскользило назад. Молит снова занялся Малышом Ку, проклиная собственное бессилие и взывая к лежащей у него на коленях голове:
— Ну, перебори себя, малыш. Нам еще идти да идти, но мы это осилим, если будем держаться друг друга. Мы уже прошли с тобой много-много миль. Ты же не сдашься сейчас, правда? Говорю тебе, возьми себя в руки!
Солнце скрылось за горизонтом, жалобно заскулил Фини; сгустилась тьма, пока ее немного не рассеял слабый тусклый свет появившихся на небе трех лун. А Молит все сидел, держа на руках Малыша Ку, и время от времени обращался к нему с какими-то словами, но уши того оставались глухи. Молиту показалось, что громадное голубое солнце разметало и спутало его мысли, и он потерял над ними власть.
У него возникло ощущение, будто он ограждает своими руками от неведомой опасности не только Малыша Ку, но и всех остальных, кто некогда брел с ним по этим чужим тропам. Саймса и Пейтона, Сэмми и Кесслера, обоих Михаличей. Да и тех, с кем он жил и общался в те давние времена, когда еще существовал большой серебристый цилиндр, называвшийся «Стар Куин».
И еще ему казалось, будто он слышит голос, который звучал сейчас намного громче и настойчивей, чем прежде. Но хоть убей, он не мог разобрать, какие слова пытался сказать ему этот голос.
Он просидел так до самого рассвета, одежда его стала влажной от росы, веки вспухли и покраснели. Малыш Ку был еще жив, но без сознания и ни на что не реагировал. Он был в состоянии полного оцепенения, как после приема большой дозы наркотика.
Это напомнило Молиту, что, если верить слухам, такие, как Малыш Ку, подвержены наркомании. А вдруг у Малыша Ку имелся тщательно запрятанный запас опиума — либо в его мешке, либо при нем, в одежде? Молит обыскал все и, надо сказать, очень тщательно. И не нашел никакого опиума. Сколько-то дней назад он точно так же обыскал Сэмми. И не нашел никаких бриллиантов. Ни у одного не оказалось тех вещей, которые, по сложившимся о них представлениям, эти люди должны были всегда иметь при себе.
Он пришел к выводу, что жизнь в некотором смысле — это огромная ложь, черт ее дери. А правда — тоже в каком-то смысле — открывается со смертью. Среди вещей Малыша Ку не оказалось ничего заслуживающего внимания, кроме выцветшей потрескавшейся фотографии, на которой была запечатлена деревушка с домиками под покосившимися крышами, а на заднем плане виднелись какие-то горы. Только и всего. И ничего больше. Его рай, его царство небесное на земле.
— Я привезу тебя туда, — поклялся Молит. — Даже если на это уйдет десять лет.
Надев пояс с зарядами и пристегнув к нему пистолет, он набил до отказа один из мешков, закрепил ремни так, что теперь, когда он продел в них руки, мешок висел у него на груди, а не за спиной. Часть содержимого походной аптечки он рассовал по карманам, а что не поместилось, оставил на пригорке. Воткнул мачете заостренным концом в землю, чтобы можно было взяться за рукоятку не нагибаясь, взвалил на спину Малыша Ку, сжав в своей волосатой лапе оба его тощих запястья, другой рукой выдернул из земли мачете и пустился в путь.
Когда они двинулись дальше, Фини очень оживился: он прыжками понесся вперед, то и дело к чему-то принюхиваясь и часто оглядываясь, чтобы убедиться, следует ли за ним Молит. Полчаса ходьбы, пять минут отдыха; полчаса ходьбы, пять минут отдыха. Еще хорошо, что судьба наградила его таким сильным телом, одновременно распорядившись, чтобы Малыш Ку был маленьким, ссохшимся — кожа да кости — подобием человека.
И вот, тащась по тропе, Молит начал разговаривать вслух. Иногда с Малышом Ку, безмолвное тело которого было перекинуто через его широкое плечо. Иногда — с Фини, удивительно терпимо воспринимавшим любое его чудачество, как самое что ни на есть обычное явление. А бывало, что он, ни к кому не обращаясь, выкрикивал гневные фразы, порожденные жаром голубого солнца и чужой атмосферой. Его тело пока функционировало, а разум уже помутился, но сам он об этом не подозревал.
Во время восьмой остановки Малыш Ку издал горлом тихий прерывистый хрип, впервые со вчерашнего дня открыл свои черные глаза и прошептал:
— Моя много извиняйся.
И с присущим ему спокойствием тихо ускользнул туда, куда уходят Малыши Ку. А Молит не заметил, что его уже нет. Он поднял его тело и понес дальше сквозь зеленый ад, потом опустил его на землю, снова поднял, снова понес: одна изнуряющая миля за другой, один час пекла за другим. Молит иногда разговаривал с ним, и почти всегда Малыш Ку отвечал ему, любезно и без запинки.
— Мы все ближе к цели, малыш. Хорошо продвигаемся вперед. Сегодня прошли пятьдесят миль. Что ты на это скажешь?
— Чудесно, — ободряюще отвечало мертвое лицо.
— А может, завтра мы пройдем сто. Под этим голубым солнцем. Оно все хочет меня сжечь, но я ему не дамся. Вонзается мне прямо в мозг и требует: «Падай, ну, падай же, будь ты проклят!», но я не упаду, слышишь? Ты имеешь дело с Биллом Молитом. А я плюю на голубое солнце. — И он плевал для вящей убедительности, а Малыш Ку лежал, замерев от восхищения. — На следующей неделе в среду мы дойдем до купола. Они там организуют для Сэмми новые ноги. А через месяц во вторник будем уже лететь к Земле. — Он торжествующе фыркал. — И к рождеству мы дома, а?